— Знакомиться? — уточнила я, садясь, подтягивая коленки к груди, обнимая их руками и на всякий случай продолжая отчаянно жмуриться.
— Учитывая, что общались мы с тобой в общей сложности около часа, причём половину из них почти на том свете, а вторую половину я, да и, подозреваю, ты тоже, был почти невменяем, можно считать, что мы действительно не знакомы. Но общаться лучше на ходу. И, может, ты всё-таки откроешь глаза? Или ты планируешь так перемещаться до ближайшего населённого пункта? — он со вздохом потянул меня за руку, поднимая на ноги. Я послушно встала, всё ещё не открывая глаз, и, сгорая от стыда, тут же сжалась, обхватив себя руками.
— Нет. Но… я не могу, я стесняюсь, — прошептала я.
— Ау, я всё понимаю, — он снова вздохнул. — Но я не творец, я не могу сделать одежду. Я даже кусок ткани сотворить не могу, потому что не умею и никогда ничему такому не учился.
— Я тоже не умею. Но надо же что-то делать!
— Так. Открывай глаза, — судя по голосу, Аль стоял у меня за спиной. Я рискнула послушаться и удивлённо ахнула.
— Подожди, это что, лес?
— Уже хорошо, — весело хмыкнул сзади следователь. Я едва не обернулась, но вовремя опомнилась. — Да, это лес. И нам бы неплохо выйти отсюда куда-нибудь к живым людям, ты согласна? Помимо твоего вполне понятного мне смущения, существует ещё несколько куда более важных проблем. Самое главное, если тут уже сейчас не так чтобы жарко, ночью мы можем банально замёрзнуть и, уж извини, твоё смущение тут опять же во вред.
— Я понимаю, что вариантов нет, но ничего не могу с собой поделать, — виновато отозвалась я. — Я, наверное, кажусь тебе совсем дурой, да?
— Нет. Милой и очень воспитанной девушкой, — отозвались сзади. — Давай пойдём пока так, чтобы мне тебя дополнительно не смущать. Вперёд! — и я послушно двинулась вперёд, жадно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к окружающему миру.
— Как тут необычно…
— Почему? — удивился мой невидимый собеседник. Наши босые ноги ступали почти бесшумно; тем более, что я, например, очень тщательно выбирала место, куда наступить, после того как в пятку больно ткнулся какой-то сучок. — Обычный лес.
— Ну, я не знаю, — я пожала плечами. — Я же никогда не была в лесу, так что не мне судить, обычный он или нет. Я вообще на берегу никогда не была.
— Значит, начинай наслаждаться, — откликнулся следователь. — Судя по всему, мы где-то на полпути между Рекой и Озером, места здесь довольно глухие, и путь домой нам предстоит долгий.
— Как здорово, что ты умеешь ориентироваться в лесу. Я читала очень много всяких приключенческих романов, но, боюсь, на практике почерпнутые оттуда знания применить не смогу. Даже если эти рассказы были вполне правдивы.
— Я, скорее, просто в пространстве очень хорошо ориентируюсь, и лес этому не мешает. Ветер же!
— Вот, кстати! Если у нас всё равно куча времени, мы никуда не спешим и можем относительно спокойно разговаривать…
— Почему — относительно? — полюбопытствовал он.
— Не люблю разговаривать, не видя собеседника. И постоянно порываюсь обернуться, — я душераздирающе вздохнула. — Везёт же Оли! Готова поспорить, она бы чувствовала себя гораздо комфортнее на моём месте.
— Не переживай, этому можно научиться, в отличие от стеснительности, — отмахнулся он. — Даже, подозреваю, тебе придётся этому учиться в ближайшем будущем: что-то подсказывает мне, ночевать придётся под открытым небом. Нет здесь человеческого жилья.
— Откуда такие выводы? — опешила я.
— А ты направо посмотри.
Я послушно повернула голову и замерла от неожиданности. На расстоянии не больше десятка шагов от нас, навострив уши и короткий хвостик, поджав переднюю ногу, стоял рыжий пятнистый олень, с любопытством разглядывая нас большими влажными глазами.
— Ой, — тихо выдохнула я.
— Не боится. Значит, охотников тут нет, людей он не видел. Значит, нам до ближайшего поселения идти и идти, — пояснил Карт, осторожно подталкивая в поясницу. — Так что начинай морально готовиться. Ты, кстати, не замёрзла ещё? Ноги не болят?
— Ноги замёрзли, — пожаловалась я. — И ветки колются. Но терпимо. Сколько же нам в лесу прожить придётся?
— А Ветер знает! Главное, сейчас не зима — раз, воду я, если что, создать могу — два, а еду в конце лета в лесу найти нетрудно. Огонь тоже разжечь должно получиться, но это сложнее. В любом случае, переживём.
— Ну, буду потихоньку привыкать, — вздохнула я. — Расскажи мне пока, что случилось? Как мы тут оказались? Кто был тот человек в Храме? И почему мы в таком виде?
— Почему в таком виде, могу лишь предположить. «Родиться в рубашке» — это исключительно речевой оборот; насколько я знаю, на практике это ещё ни с кем не случалось. А мы с тобой, фактически, родились заново. Что касается истории нашего появления тут и, особенно, мужчины в храме… Может, не стоит?
— Почему? Времени у нас много, а кровавые подробности можно и опустить, — я вздохнула. Не очень-то хотелось слушать историю своей смерти, но было совершенно необходимо.
— Не получится, — удручённо проворчал он. — Да и не в них дело. Просто начинать надо с самого начала, и рассказ будет неприятным. Ты знаешь, за что была осуждена твоя мать?
— Не точно, — я тут же пожалела о проявленном любопытстве. Но, с другой стороны, сколько можно жить в неведении? — Отец никогда не разговаривал на эту тему, а выяснять самой подобные вещи… да я даже не знаю, с чего начать. До недавнего времени я не знала ни одного гармоника. И смысла-то особого копать не было! Я полагала, что маму осудили ошибочно, и она ни в чём не виновата. Даже если бы получилось это доказать, что толку, когда её нет в живых? И, видимо, правильно сделала, что не полезла, да? Ведь не просто так папу убили из-за этих проклятых отражений!